Но можно рукопись продать

Из века в век в расчете на вознаграждение поэты, композиторы, писатели посвящали и преподносили свои творения людям знатным и состоятельным.

И благодаря Пушкину права авторов в России получили законодательное оформление.

Талант вознаграждался материально во все эпохи. Римский император Марк Аврелий заплатил поэту Оппиану за поэму об охоте и рыбалке по золотой монете за каждую строчку. Император Август пожаловал Вергилию в общей сложности 10 миллионов сестерциев. Меценат был весьма щедр к Горацию…

…Шекспир обессмертил имя своего патрона — Генри Ризли, третьего графа Саутгемптона. И в России императоры и императрицы бриллиантовыми перстнями и золотыми табакерками стимулировали появление шедевров изящной словестности и выдающихся научных трудов. Александр I наградил академика Гурьева перстнем за математический труд «Основания дифференциального исчисления», а академик Шишков — за трактат «Рассуждения о новом и древнем слоге российского языка». Было дано царское предписание о выдаче подарков в Цензурное ведомство при Министерстве народного просвещения. «Без прошения» были награждены поэты Державин и Жуковский, издатели любимого женой Александра I альманаха «Полярная звезда» Кондратий Рылеев и Михаил Бестужев. Три бриллиантовых перстня получил от Николая I Фаддей Булгарин. Золотыми часами наградила императрица Мария Федоровна (вдова Павла I и мать Александра и Николая) юного Пушкина за оду в честь свадьбы ее дочери. Иногда жаловали и крупные суммы. Так, поэту Хераскову Екатерина II выдала 9 тыс. руб. за поэму «Россиада», над которой он работал 9 лет.

Однако на подарки не проживешь! Поэтому сочинителями в России могли себе позволить быть или люди состоятельные (в самом начале XIX века среди русских литераторов было десять князей, шесть графов, три министра, два посла, шесть архиепископов и т.д.), или те, для кого писательство было продолжением их государственной службы.

Ломоносов писал оды, работая в Академии наук, Державин был крупным чиновником, придворный поэт Екатерины Великой — Ермил Костров — служил в университете и получал 1500 руб. жалованья в год, Карамзин состоял на придворной службе в звании историографа.

Сочинительство было призванием, службой «царю и отечеству», барской прихотью в конце концов, но не источником средств существования. Правда, иногда гонорар платили (хотя чаще было наоборот — авторы платили за издание своих творений). Так, Державин получил от издателя своих «Анакреотических стихотворений» 300 руб., этого как раз хватило на расчистку сада в его имении.

Ситуация изменилась после войны 1812 г. Патриотические чувства в обществе были сильны, все хотели читать и говорить исключительно по-русски, хотя ранее это считалось почти неприличным. Собственно говоря, «русское общество» и появилось после наполеоновских войн, когда вернулись из Франции молодые офицеры, принесшие с собой «дух вольности».

Суммы гонораров поэтов и писателей возросли. В 1815 г. издатель С.И.Селивановский платит Н.М.Карамзину 6 тыс. руб. за собрание его сочинений. Книготорговец А.Ф. Смирдин купил у баснописца Ивана Крылова его сочинения за 40 тыс. руб., издал их тиражом 44 тыс. экземпляров (неслыханным в те времена) и пустил в продажу по 4 руб. за книжку, нажив десятки тысяч рублей прибыли.

Издание книг стало выгодным деловым предприятием. За каждую новую басню Смирдин платил Крылову по 300 руб. Константину Батюшкову за право издать его сочинения Смирдин предложил 8 тыс. руб. Друг Пушкина Петр Вяземский писал: «Русь начинает книжки читать, и грамота у нас на что-нибудь, да годится. Можно головою прокормить брюхо: слава те, Господи». А консервативно настроенный профессор С. Шевырев, наоборот, жалел, что «бескорыстное время» русской литературы прошло и что теперь под «маской литератора видно спекулянта».

Там, где есть экономический интерес, появляются и экономические преступления. Первым свою «литературную собственность» стал защищать Пушкин. Собственно он, судя по всему, и ввел этот термин в оборот, впервые употребив его в письме к графу Бенкендорфу.

Пушкин вообще был самым профессиональным из русских поэтов в том смысле, что смотрел на литературу как на ремесло. «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать!». Об этом же он писал друзьям в письмах: «На конченную свою поэму я смотрю как сапожник на пару сапог: продаю с барышом».

По сути, независимых источников дохода, за исключением гонораров и карточных выигрышей, у Александра Сергеевича не было, имения принадлежали отцу и дяде (только перед женитьбой отец выделил старшему сыну часть имения Болдино). Служба в Министерстве иностранных дел, куда был «распределен» лицейский выпускник Пушкин, длилась недолго, да и жалованье было очень небольшим. «Я богат через мою торговлю стишистую, а не прадедовскими вотчинами», — несколько запальчиво писал поэт в письме к другу, Сергею Соболевскому. О том, что он не имеет «другого способа к обеспечению своего состояния, кроме выгод от посильных трудов моих», писал поэт и Бенкендорфу.

Пушкина читали, Пушкина издавали, Пушкину платили. Платили немало. Еще в 1820 г. Пушкин отдал в счет карточного долга рукопись первого сборника своих стихов за 1000 руб.

За переиздание «Руслана и Людмилы», «Кавказского пленника» и «Бахчисарайского фонтана» все тот же Смирдин заплатил поэту 10 тыс. руб. Он же купил за ренту в 600 руб. в месяц в течение четырех лет право четыре года издавать все ранее вышедшие пушкинские произведения. По подсчетам пушкинистов, среднегодовой доход поэта в 1831—1836 гг. составлял 40 тыс. руб. (из них 5 тыс. руб. — жалованье камер-юнкера).

Гоголь в это время жил на 600 руб. годового университетского жалованья, на что и жаловался Пушкину в письме, прося: «Сделайте же милость, дайте сюжет… Ради Бога, ум и желудок мой оба голодают». Пушкин предложил ему сюжет «Ревизора».

Но в деньгах Пушкин нуждался постоянно, всю жизнь — в долгах, и поэтому выгодной продажей своих произведений был с молодых лет всерьез озабочен. И вот в 1824 г. его «лишили невозвратно выгод» (как писал он позднее) от второго издания «Кавказского пленника».

Дело было так. Петербургский цензор Евстафий Ольдекоп получил в Цензурном комитете разрешение выпустить эту поэму в переводе на немецкий. Но выпустил он ее не только на немецком, но и с параллельным русским оригинальным текстом, не заплатив автору. Предыдущее издание «Пленника» уже было к тому времени распродано, и не только «немецкоязычная», но и русскоязычная публика хорошо раскупала «ольдекопову плутню» (так назвал это пиратство Пушкин).

Поэт, находившийся в то время в ссылке на юге, возмутился таким откровенным грабежом, тем более что сам уже вел переговоры о переиздании «Пленника» с выплатой ему гонорара в 3000 руб. Отец его, Сергей Львович, по просьбе сына стал хлопотать. Тут-то и выяснилось, что наказать Ольдекопа нельзя, так как закона он не нарушил. А не нарушил потому, что никакого закона, ограждающего права литераторов на свое произведение, в России нет. И уж тем более не оговорен законом случай о правах автора при переводе его произведения на другой язык. Закона же нет по той причине, что до сей поры споров о материальной выгоде от литературного произведения в России не случалось, поелику произведения эти выгоды не приносили.

Если и спорили сочинители «в инстанциях», то о плагиате, а не о гонораре. Да и споры эти касались по большей части трудов научных, а не стихов. Сергею Львовичу дали совет «преследовать Ольдекопа токмо разве яко мошенника». Но этим Пушкины заниматься не стали, поскольку Ольдекоп был в немалом чине — статского советника — и без скандала дело бы не обошлось.

Вяземский подтвердил поэту в письме, что ни на какой параграф какого-либо уложения сослаться в данном случае нельзя, «ибо в законах ничего не придумано на такой случай». Не оговорены были права литератора и в новом Цензурном уставе, утвержденном вскоре после восстания декабристов.

Напуганное правительство более интересовали не права, а обязанности писателей, и задачей Устава было признано «направление общественного мнения согласно с политическими обстоятельствами и видами правительства».

Судя по всему, «случай с Ольдекопом» задел поэта за живое, в дошедших до нас его письмах имя обидчика упомянуто 11 раз. Немало для человека, с которым Пушкин лично знаком не был! В 1825 г. Пушкин жаловался на «плутню» даже своему литературному недоброжелателю министру народного просвещения и президенту Российской академии А.С.Шишкову. Никакого практического результата письмо не дало.

И вот в июле 1927 г. в обстоятельной записке А.Х.Бенкендорфу, вспоминая о «покушении на свою собственность» (пушкинское определение), поэт обращает внимание «начальства» на то, что «не существует в России закона противу перепечатывания книг». Через полтора месяца в новом письме тому же адресату он напоминает, что в России «невозможно… оградить литературную собственность от покушений хищников» и что есть необходимость в «составлении постоянных правил для обеспечения литературной собственности».

Разработка закона была поручена другу Пушкина, писателю В.Ф.Одоевскому (автору «Городка в табакерке» и многих повестей), бывшему тогда чиновником. В письме Одоевский писал, что за «положение о правах авторской собственности в России, потом (почти без перемен) вошедшее в силу закона и дотоле не существовавшее в нашем законодательстве», ему «многие грехи простятся».

Проект Одоевского попал к Николаю I, и он лично вручил его председателю государственного совета графу Кочубею, что было до той поры делом неслыханным: обычно проекты шли снизу и после обсуждения госсоветом представлялись царю. Считают, что в этом также сказалось влияние Пушкина, чьим цензором был Николай.

Закон был принят в 1828 г., назывался «Положение о правах сочинителя» и был помещен в виде приложения к новому цензурному уставу, принятому тогда же. Несколько лет спустя, когда составлялся свод российских законов, «права сочинителя» были включены в него в качестве приложения ко второму примечанию к статье четыреста двадцатой тома десятого. Место не слишком почетное, но впервые благодаря Пушкину права авторов в России получили законодательное оформление.